История объективности, или как литература стала выглядеть современной

О курсе

Обратите внимание, что этот курс является частью программы «Курсы по теории литературы». При подаче заявки на всю программу не нужно писать отдельное мотивационное письмо на каждый курс. Вы можете подать заявку отдельно на этот курс

Данный курс задуман на пересечении двух историографий — литературной и научной. Начиная с формализма, научное литературоведение претендовало на описание механики становления литературных фактов и их объяснения — вместо импрессионистического вчувствования. Однако вслед за вдохновленным позитивизмом описанием механики становления литературного факта, а также законов литературной эволюции по структурной аналогии с дарвиновским эволюционизмом следовал скорее запрет на внешнее объяснение конкретных произведений, а имманентное объяснение литературы привилегировалось перед тезисом о связи с параллельными рядами. Мы хотели бы поставить под вопрос эти ограничения времен «военного формализма», то есть эпохи, когда литературоведению было необходимо отвоевать собственную автономию на манер других научных дисциплин, и связать генеалогически различные литературные техники и эксперименты — с современными им научными экспериментами и медиатехниками. В случае каждого кейса, начиная с первых «далековатых сближений» литературы с эмпирической наукой в XIX веке, мы будем разбирать не только сами литературные и научные тексты, но также и тот или иной метод их взаимного связывания, «тип сцепления» — начиная с классической (медиа)археологии знания и вплоть до самых последних публикаций по смежной истории литературы, науки и техники.

Взгляд на историю двух доменов, как на параллельную, смежную или технологизированную, призван пересмотреть привычное в литературоведении деление на реализм XIX века и модернизм XX века, удобно распределяемые между осенним и весенним семестрами, между страстью к репрезентации и загипнотизированностью поверхностью, между литературой как окном в социальный мир и сборкой «собственного инструмента, посвящаемого языку». Вместо этого мы рассчитываем рассмотреть то, как сочеталась имманентная логика литературы с вниманием к параллельным рядам, роль которых играла в ХIХ веке наука, а ближе к ХХ — техника. Собственно, и сам реализм как установка на (фото)механическую объективность был обязан науке и технике, но эта коннотация была успешно заболтана журнальной полемикой. Точно так же изначально звучавшая странно предикация литературы как экспериментального предприятия («Экспериментальный роман» Золя) впоследствии потеряет свою связь с физиологической лабораторией и станет более или менее обязательной программой для модернистской литературы. Новое прочтение и описание периода через историзацию объективности необходимо, во-первых, для более острого акцента на связи литературы с наукой — как условно «реалистической», так и «модернистской» (представим, что мы делили бы науку на «реалистическую» и «модернистскую», хотя в ней явно тоже случаются революции и сменяют друг друга эпистемы), а во-вторых, соответственно, для того, чтобы увидеть, благодаря науке, эти далеко не контрарные и тем более не каузальные феномены в общей рамке становления литературы современной.